Стивен Кинг - Четыре сезона [litres]
– Именно поэтому я и собираюсь поговорить с вами. Сядьте, мисс Стенсфилд. – Но поскольку она осталась стоять, я добавил: – Прошу вас.
Она села. Не очень охотно.
– Вы находитесь в довольно-таки незавидном положении, – начал я, сидя на краю письменного стола. – Но вы не без изящества справляетесь с встающими на вашем пути трудностями.
Она собиралась что-то сказать, но я поднял руку, прося не перебивать меня.
– Это очень похвально. Но я не хотел бы, чтобы вы навредили ребенку вследствие заботы о своем финансовом положении. У меня была пациентка, которая, несмотря на мои предостережения, из месяца в месяц продолжала туго затягивать пояс. Она была тщеславной, глупой и скучной женщиной, и не верится, что она на самом деле хотела ребенка. Я бы не подписался под многочисленными теориями о подсознании, которые обсуждаются сегодня чуть ли не на каждом углу, но если бы я в них верил, то сказал, что она – или часть ее – пыталась убить младенца.
– И она это сделала? – Ее лицо оставалось спокойным.
– Нет, вовсе нет. Но ребенок родился с опозданием. Вполне возможно, что он, так или иначе, родился бы позже срока – мы мало что знаем о причинах этого явления. Но она сама могла вызвать это.
– Понимаю, куда вы клоните, – сказала она низким голосом. – Вы не хотите, чтобы я тоже затягивалась, так что я смогу оставаться на работе еще месяц или шесть недель. Честно говоря, такая мысль приходила мне в голову. Что ж, спасибо за то, что вы меня напугали.
На этот раз я проводил ее до двери. Мне хотелось спросить, сколько у нее осталось денег и как долго она сможет на них прожить. Но я слишком хорошо знал, что на такой вопрос не услышал бы ответа. На прощание я пошутил по поводу ее витаминов. Она ушла. Я думал о ней в свободные минуты весь следующий месяц, и…
На этом месте Иохансен прервал рассказ Маккэррона. Они были друзьями, и это, как мне кажется, давало ему право задать вопрос, о котором мы все думали.
– Ты любил ее, Эмлин? Ведь поэтому ты постоянно упоминаешь о ее глазах, улыбке и о том, как ты «думал о ней в свободные минуты»?
Я подумал, что подобное вмешательство должно было рассердить Маккэррона, однако этого не произошло.
– Ты вправе задать этот вопрос, – сказал он и замолчал, глядя в огонь. Могло показаться, что он задремал. В этот момент выстрелило сухое полено, искры закружились в камине, и Маккэррон посмотрел вокруг, сначала на Иохансена, а потом на всех остальных. – Нет, я не любил ее. То, что я говорил о ней, очень напоминает те детали, которые обычно замечает влюбленный мужчина – выражение глаз, одежда, смех. – Он зажег свою трубку специальной зажигалкой, затянулся и выпустил облачко дыма, окружившее его голову ароматной завесой. – Я восхищался ею. И мое восхищение росло с каждым ее появлением. Думаю, некоторые из вас воспринимают мой рассказ как историю любви, перечеркнутую обстоятельствами.
Но это не имеет ничего общего с реальностью. Ее история завершилась в последующие полгода, и когда, джентльмены, вы услышите ее, то, уверен, убедитесь, насколько она во многом типична, как утверждала сама Сандра. Она попала в Нью-Йорк, как тысячи других девушек, приехав из небольшого города…
…в Айове или Небраске. А может быть, в Миннесоте, я не помню. Она изучала драматическое искусство и участвовала в спектаклях местного городского театра. В местном еженедельнике были опубликованы хорошие рецензии одного драматического критика с ученой степенью, и она отправилась в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру актрисы.
Она была практичной даже в этом – насколько позволяло столь непрактичное само по себе устремление. Ей захотелось попасть в Нью-Йорк, как она сама рассказывала, не потому, что она верила в то, на что намекали иллюстрированные журналы: любая девушка, приехавшая в Голливуд, может стать звездой. Она говорила, что приехала в Нью-Йорк, чтобы приоткрыть дверь в новый мир, а также потому, как мне кажется, что больше любила драматический театр, чем звуковое кино.
Она устроилась на работу в универсальный магазин и поступила на театральные курсы. Ее отличали ум и железная воля, но в ней было столько же человеческих качеств, как и в любом другом человеке. К тому же она была одинока. Так одинока, как только, пожалуй, могут чувствовать себя простые девушки из небольших городков Среднего Запада. Тоска по дому – это не всегда то смутное, ностальгическое и даже прекрасное чувство, каким мы его себе привыкли представлять. Оно может быть острым, как нож, и превращаться в болезнь не в переносном, а в прямом смысле. Оно может изменить взгляды человека на жизнь. Лица на улице становятся для него не безразличными, а отталкивающими и даже злорадными. Тоска по дому – это настоящая болезнь, боль вырванного с корнем растения.
Мисс Стенсфилд, сколь очаровательной и решительной она ни была, не имела иммунитета от этой болезни. Все случившееся с ней затем настолько естественно, что не стоит и труда рассказывать об этом. На курсах вместе с ней учился некий молодой человек. Несколько раз они вместе проводили вечер. Она не любила его, но ей был нужен друг. Когда выяснилось, что он никогда им не станет, произошло два события: она обнаружила, что беременна, и рассказала об этом молодому человеку. Он сказал, что останется с ней и у них все будет «пристойно». Через неделю он съехал с квартиры, не оставив своего нового адреса. И тогда она пришла ко мне.
Когда мисс Стенсфилд была на четвертом месяце, я познакомил ее с методом дыхания, сейчас он называется методом Ламаза. В те времена, как вы понимаете, о господине Ламазе никто не слышал.
«В те времена» – эта фраза появляется все чаще и чаще, я заметил. Приношу свои извинения, но ничего не могу с этим поделать. Все, о чем я вам рассказал и расскажу, произошло в те времена или в те дни, если хотите.
Итак… В те времена, сорок пять лет назад, посещение родильного отделения в любой крупной американской больнице напомнило бы вам визит в сумасшедший дом. Женщины, плачущие навзрыд, женщины, кричащие о том, что хотели бы умереть, женщины, стенающие, что они не перенесут таких мучений, женщины, взывающие ко Христу, чтобы он простил им их прегрешения, женщины, выкрикивающие такие слова, что их мужья и отцы никогда бы не поверили, что они им известны. Все это – вещи общеизвестные, несмотря на то, что большинство женщин рожают почти в абсолютной тишине, за исключением мычащих звуков натуги, которые, впрочем, ассоциируются у нас с любым тяжелым физическим трудом.
К сожалению, врачи отчасти повинны в этой истерии. Ей способствуют также и рассказы, которые беременная женщина слышит от подруг и родственниц, уже испытавших, что такое роды. Поверьте, если вам скажут, что что-то будет болезненным, вы действительно почувствуете боль. Большей частью боль находится в вашем сознании, и когда женщина уверует в то, что роды – это страшно болезненный процесс и об этом ей говорят мать, сестры, подруги и ее врач, то она уже внутренне готова испытать сильные мучения.
